1.
...медленно приближается моя очередь. Какой бы большой не казалась очередь, она не бесконечна.
И вот кассирша обслуживает меня.
Вот она берёт мыло - мгновение - раздаётся писк.
Моток верёвки - раздаётся писк.
Выражение кассирши остаётся всё тем же - предсмертная агония жабы, которую раздавил грузовик.
Только что прямо перед ней человек купил мыло и верёвку, а ей хоть бы хны.
Это была моя вторая попытка изменить действительность - пока что только в лице этой унылой кассирши.
Попытка не пытка. В прошлый раз я покупал молоко и маринованные огурцы - никакой реакции.
В следующий раз куплю огурец и презервативы. Если с её лицом не произойдёт никаких изменений, то придётся приниматься за более серьёзные меры.
Мыло и верёвка залетают в мусорную корзину, а я выхожу из магазина.
Сегодня у меня планы намного серьёзней детской забавы с кассиршей. Сегодня я действительно изменю мир.

2.
Грустные люди - это плохо: уныние - смертный грех, - но гораздо хуже если человек вообще не испытывает никаких эмоций.
Офис маленькой фирмы, занимающейся печатью.
- Здравствуйте, - говорю я, и шлю мужчине и женщине свою улыбку.
- Добрый день, - отвечает мужчина, и пытается улыбнуться в ответ. Женщина просто отворачивается, тщательно делая вид, будто не услышала моих слов.
- Вы уже выполнили мой заказ?
- Сейчас посмотрим, - мужчина опускает взгляд в монитор, найдя в нём то, что искал, подходит к одному из нескольких шкафов и выуживает из него толстую папку: в ней и лежит мой заказ.
И наконец на его лице появляется настоящая искренняя улыбка.
- Так это вы! А не скажете, зачем вам это? - и мужчина кладёт папку на стол рядом со мной.
- Вы ещё не поняли? - говорю я.
Он пожимает плечами.
- Вообще-то это не мне, - объясняю я, - мне это не нужно.
Мужчина делает вопросительный взгляд.
- А вот вашей подруге один такой листик не помешает, - продолжаю я, открываю папку и достаю оттуда один лист, который торжественно вручаю женщине, которая так и не обращает на меня внимания.
Женщина смотрит на меня, потом на мою протянутую руку, и в конце концов берёт мой листок. Быстро пробежав глазами по написанному, она поднимает взгляд.
- Теперь вы довольны? - говорит она, расцветая чудесной улыбкой.
- Неплохо для начала, - я поворачиваюсь лицом к мужчине, и отвешиваю поклон.
Недоумение в его взгляде пропадает, и, улыбнувшись, мужчина желает мне удачи.
- Спасибо, она мне понадобится, - я выхожу их офиса.

3.
Я достаю из папки ещё один лист, и заново читаю так хорошо знакомый мне текст:
"Улыбнись!
Если ты получил такой лист, то это значит, что кому-то небезразлично, какие чувства ты испытываешь.
Грусть - это плохо. Забудь про неё. Что может быть лучше простой улыбки?
Улыбнись, и возможно твоя улыбка спасёт кому-то жизнь.
Солнце светит ярко, но какой в нём смысл, если никто не будет улыбаться?"
Текст мне не нравится. Когда я его придумывал, он казался мне произведением искусства, но теперь...
Но ведь я и не писатель вовсе. Да и главное в тексте - не красота.
Главное, что он написан от чистого сердца.
Мне надоел серый город, состоящий из домов, больше похожих на спичечные коробки, чем на жилища людей.
Мне надоели хмурые лица прохожих, с каждым днём всё больше и больше похожие на лица манекенов, на безжизненные жуткие маски, которые сделал художник-неудачник.
Мне надоело, что улыбку можно встретить на улице не чаще, чем концерт в подземном переходе.
Мне надоело, и я решил с этим бороться.
Если хотя бы каждый десятый внемлет моему листку, и улыбнётся хотя бы на несколько секунд, я буду считать это своей победой, иначе же...
Даже не хочу думать о том, что будет иначе.

4.
Стою в подземном переходе. Найдя в потоке людей самое безжизненное и унылое лицо, подбегаю к его обладателю, и вручаю лист.
Девушка с красной сумкой, старичок в клетчатой рубашке, небритый работяга с авоськой, сгорбленная старушка...
Дав человеку листовку, я быстро перемещаюсь в другой конец перехода: чтобы было меньше вопросов, чтобы решали сами, чтобы ответ пришёл изнутри.
Час, полтора, решаю устроить перекур, и иду в ближайший магазин - купить минералку.
Возвратившись в переход, сталкиваюсь с милиционером. Даю ему один лист.
- Секта? - спрашивает милиционер, и его хмурое лицо становится ещё более хмурым.
- Нет, - отвечаю я, и понимаю, что он не верит.
- Опозиция? - звучит следующий его вопрос.
Качаю головой: нет, - и лицо человека в форме достигает предела хмурости.
Он хватает рукой папку, но я быстро вырываю её из его рук.
- Ну что ж... - говорит он, и через некоторое время меня уже везут в отделение...
Сижу возле кабинета. Кабинет с окном, так что я могу видеть что в нём происходит.
Мой милиционер важно протягивает своему начальнику папку - мою папку, которую у меня всё же забрали.
Начальник перебирает листы, после берёт один, и начинает читать. Видно, что он перечитывает текст несколько раз, а потом что-то говорит милиционеру.
Так я становлюсь свидетелем перепалки начальника с подчинённым.
Подчинённый яростно жестикулирует, то и дело показывая через стекло на меня, и я ясно понимаю, что он меня ненавидит.
Начальник молчит, внимательно слушая милиционера, произносит короткие фразы. Поглядев через окно на меня, показывает мне большой палец, и улыбается. Улыбаюсь в ответ.
Спустя ещё пять минут злой милиционер выходит из кабинета, протягивает мою папку и говорит:
- Извините, можете идти.
А потом тихо добавляет:
- Чтоб я тебя там больше не видел.

5.
Листы, которых казалось так много, закончились через шесть часов.
Как бы много их не было, людей всё равно больше.
Выходя из перехода, я заметил возле мусорной корзины кучу скомканой бумаги. Сомнений не было: это мои листы.
Кто выбросил мой листик?
Старая-престарая бабушка с чрезмерно красными щеками?
Небритый рабочий с советских времён авоськой?
Женщина в джинсовой куртке, чьё красивое лицо было изуродовано заплакаными красными глазами?
Кто?
Да они все!
Все они не стоят и ломаного гроша, потому что все они не лучше того самого милиционера, который повсюду ищет подвох, и которому никогда и в голову не придёт, что можно улыбнуться безо всяких причин - просто потому, что тебе хочется улыбнуться.
Стоило ли мне тратить свои силы на всю эту ересь, на всю эту клоунаду, на этот цирк?
Хочется верить, да только я неверующий.
Игра закончена.

6.
Проходит день, два, но я не могу сидеть дома вечно. Стены, даже если они родные, угнетают.
Иду по проспекту, прохожу мимо перехода, где я стоял первый раз. Возле перехода стоит тот же самый милиционер.
Увидев меня, он щурится, и лицо превращается в оскал дикой собаки.
Смотрю ему в глаза, и хмурю своё и без того угрюмое лицо так, что у милиционера сразу же пропадает желание глядеть на меня.
Вы не хотели улыбок? - Получайте! Я боялся думать о том, что же случится, если мой план провалится, и вот это случилось!
Теперь я никогда не смогу улыбаться просто так. Зачем улыбаться, если твоя улыбка никому не нужна, если твоя улыбка выглядит как клякса в аккуратненькой тетради безжизненных, убитых горем лиц?
На глаза наворачиваются слёзы: только что я похоронил заживо всё то, во что я так хотел верить, всё то, что было мне дорого.
Я останавливаюсь, опускаю взгляд, и на несколько секунд закрываю глаза. Раз, два, три, четыре...
Кто-то хлопает меня по плечу, и я открываю глаза. Девичье лицо ослепляет меня своей безукоризненной улыбкой.
- Это тебе, - говорит девушка, и даёт мне сложенный пополам листик, а потом разворачивается и уходит.
Я разворачиваю лист, и читаю:
"Улыбнись!
Если ты получил такой лист..."
Этот текст я знаю наизусть. Лишь в самом низу что-то приписано карандашом.
Номер телефона, и в скобках: "Даша".
Рывком поднимаю голову и вижу вдалеке ту самую девушку. На её левой руке висит красная сумочка. Внезапно она оборачивается и машет мне рукой.
Я машу ей в ответ.
Теперь я знаю что мне делать: нужно распечатать ещё пару тысяч листов.
Улыбаюсь проходящему мимо человеку, и получаю в ответ такую же искреннюю улыбку.
А с кассиршей мы ещё что-нибудь сделаем.