Я человек и ничто человеческое мне не чуждо.

                                                                            Красота обыденных вещей

-Лизанька, а ведь ты у меня радикал!
-Какой еще радикал?
-Да самый что не наесть: - тот, что, чуть что, за автомат.
-Опять ахинею мелешь, какой автомат?! – Свистела она как закипающий чайник, неосознанна подтверждая слова мужа.
-Ну не автомат, пусть эмалированное ведро, ступка, стакан компота, что под руку случиться тем и палишь…
- Дурак ты Вась, ведь права же, говорила мне маменька, да я слышать не хотела. Весь мужик как мужик, а у меня:- убоина, эх доля моя кислая, шел бы ты в …. сад, забор справил что ли, пред людьми то стыдоба, висит как индюшачий зоб, сегодня, завтра, вовсе ляжет. Иди с Богом, не доводи до греха:- кощей.

-До висевшего забора с крыльца не доплюнешь, с глаз отсылает: - стенал  Василий Петрович, основательно ступая широченной подошвой походившей на снегоступ.
Сад лежал в некотором отдалении от усадьбы и состоял на балансе туб. диспансера. Был теплый, пасмурный день, тяжелый водяной пар повсеместно весел в воздухе угрожая захлебнуть дышавших. Стежка ветвилась меж воистину необъятных вековых кленов, томной, тенистой рощи. Во времена чувственного энтузиазма, чета, взявшись за руки, не могла обхватить эти дородные основания. Сквозь крону с трудом пробивался солнечный свет, от чего зеленый ковер рос скудно, а местами отсутствовал вовсе, напоминав последствие пожара. Гнус, клубившийся в трех, четырех метрах над основанием черепа, звенел как струнный оркестр, и назойливо столовался на покрытой испариной, раскрасневшейся от телодвижений шее путника.
Неожиданно впереди, на пригорке края колеи, его ждала восхитительная нечаянность: - Она лежала навзничь, и смотрела на серое небо, никогда не останавливающее мену декораций. Ни веко, ни бровь не мешали ее очаровательным глазам заявить о себе, они глядели широко и ясно не давая обратить внимание смотрящего на остальные, не менее изящные черты лица. Жучок или муравеец, не разобрать проныру, скользнул по остекленевшему белку, за счет реснички забрался на веко, пересек керамический лоб и ловко скрылся в отверстии проломленного черепа. Фестоны, на элегантном,  французского кроя, платье, прошедшего многократный цикл намокания и сушки, следствием чего стали поблекшие цвета, были пришиты легкой рукой заботливой владелици, чему свидетельствовал слегка пьяный, неравномерный промежуток стежка.
-Любовь так переменчива: - Выпалил Василий вслух, удивив самого себя.
-Когда то ее очень ценили: - Докончил уже внутри.
Это было заметно по роскошному качеству исполнения изделия. Обладательница лишь голубых кровей могла позволить себе владеть ею. Мягкие, изнеженные розовые пальчики набаловались, губки наулыбались, глазки налюбовались, щечки нарделись, чувства намлелись -  довольно!
Плод любви на обочине дороги – как картинно.
Энтропию прекратил шелест кустов на 11 часов. Пожарная траншея, шедшая по правую руку, была естественным препятствием чему- то одутловатому, отсель не скажешь, стремящемуся на эту сторону. При ближайшем рассмотрении, бутуз, оказался Михеем Андреичем, школьным приятелем, пытающимся на своих неуверенно стоящих, коротеньких ножках взять барьер.
-Разлюбезный друг!- Осклабившимся, до деформации лицом, пропел Вася.
- Бескормица тебе не берет. Куда катишься?
-Ах ты …. Петрович, до чего приятная неожиданность, подсоби, будь милостив.
-Так идешь куда? - Подовая руку через насыпь спросил он снова.
-Да так, послеобеденный променад, воздухом дышу, шпоры  пяточные расхаживаю.
Василию не хотелось расходиться так скоро, и он предложил:
-Может, скупаемся?
-Что ж, можно, разве откажешь хорошему человеку: - Не раздумывая, согласился Михей.
Встреча старых приятелей была обоюдна приятна.
-Вот и ладно!
Правый обшлаг пиджака у Андреича подозрительно отвисал, складывалось впечатление, что он чем-то тяготиться.
-Любезнейший, а что за секретный груз клонит тебя вправо?
-Это сюрприз имеется.
Оба, довольными котами, улыбались себе в усы.
Река была расторопна, изумляла немыслимыми извивами и анфиладами зеленых островков, не имеющих твердого основания. Посередине, лежала обширная отмель, воды было по щиколотку; на этой косе, в школьные годы, Василий изображал миссию, под уморительные визги детворы. Резкий поворот, где остановились наши герои, представлял собой безмерный омут, вымытый усердием течения.
Сюрпризом оказался чуть початый полуштофчик, а закуской послужили муравьиные жопки, наполненные кисленьким секретом.
Василий Петрович резвился молодецки, как казак: прыгал, подымал волны, брызгал товарищу в лицо, (тот кряхтел, умолял перестать, лишь только разжигая забаву) тут же нырял, крадучись подплывал и хватал за ноги как сом. Следом пробкой выскакивал из воды, фыркал, тряс волосами, капли воды, перекатывались на пологих ресницах, как роса по канве паутины гонимая ветром.
Вот на что способен волшебный полуштоф, даже чуть початый.
Случись заметить Лизавете его сейчас, не простила бы в век того детского удовольствия, осветившего лицо его. Разве он имел право быть таким счастливым?
Не могу оставить без описания купание Михей Андреича, напротив - обязан; кладезь отличительных черт. Барахтался он в шаге от камыша, стоя на четвереньках, мешая ил с песком у берега, как трехлетний пузырь не умеющий плавать. Глубина не позволяла окунуться целиком, вследствие чего он вертелся, поочередно смачивая разные части своего обрюзгшего тела. Складывалось впечатление что он «в дым» и не может выбраться из воды.
После забавы, на берегу, зеленый фауст предавал резкость цвета преимущественно изумрудным тонам луга, мысль приобрела духовность, витиеватость которой влекла бесконечно выше обыденных суждений. Настолько далеко, что друзья молчали, такой топорный инструмент как слово не мог выразить происходящего внутри, созидаемого ими.
Васе слышались отдаленные музыкальные мотивы: то ли стрекотня цикад, то ли писк комарья, а может сам Эол перебирал ветерком струны волшебной арфы, не суть; мелодия тянула куда - то внутрь, вглубь яра, ворожила, кружила голову, путала чувства. Лопатки более не ощущали тверди под собой, зато вовсю цвел мак, буйство радикально красного заставило зрачки стать двумя маленькими точками…
Занавес!!!
Картина, увиденная Васей, была следующей:
Забор предстал как молодой, ремонт состоялся, штакетины стояли по струнке, одна к одной по росту, как гусары, разнились лишь тоном свежести те, что были выдернуты из других секций. При детальном осмотре оказалось что гвозди, в изобилии торчавшие отовсюду, имели незаурядную черту: - Железяки умели говорить! И, как все способные к беседе, бранились, на чем свет стоит. Пароксизм негодования был вызван вынужденным сожительством и отягощен, постоянным обществом себе подобных. (их можно понять) Располагаясь по одному, сверху и снизу  каждой доски, сверх меры скандализировали те, что торчали пучками, по два, а то и потри сряду. Меж ними присутствовал, как правило, «не пошедший», «кривой», а затем и вовсе «расплюснутый, эдакий неудачник, не похожий на остальных, как думайте, кому жилось веселее всех? Следующий (второй,  стало быть) третировал инвалида, дескать «его» вина что «он» дал промаху, пошел в дугу, тем самым «лучшие его годы» поржавели! Последний, хулил обоих предыдущих: - бременем жизни своей, вопрошал, в чем и где был так повинен. В прошествии, корнем зла считалась прабабка горячей ковки, семь раз смазавшая обушок со шляпки на палец сиволапого мужика, сыпавшего проклятия, чем и облекла весь род во грех до третьего колена. Угнетенный «недобиток» сносил тиранию как должный искус,  закаляющий его дух, о чем неоднократно внимали его соратники, те,  кого жизнь размотала еще садче, личная маленькая паства, дающая силы жить.  (знакомая музыка?)
Те, что были вбиты в верхние жерди, мнили себя: просветленной богемой, авангардистами, ядреным зерном; нижние балки слыли «задворками жизни», а гвозди в них - темным сословием, осадком, плевельями, и еще множеством цензурируемых слов и выражений было применимо к ним.
Сегменты, приближенные к диспансеру пользовались элитным положением, в них торчали «коренные», «центровые»,  и «столбовые»; секции,  примыкавшие к лесу,  считались уделом лимиты, в обиходе именуемой периферией.
На фоне общей идентичности, (100 Х 0.4) нестерпимый диссонанс вызывала жажда оригинальности. Быть отличным от 1000ч точно таких же, кому не знать как охота? Модно было выражаться изъяном: старить основание, окислять шляпку, косо пошедшим - загибать проникшее насквозь острие. Особо неординарные натуры ухитрялись целиком высвободиться из деревянного плена, шлепнуться вниз и истлеть за сезон в мокрой траве, кинув весь ворох забот на свою «вторую половинку».
Наивысшая точка восторга достигалась, (особенно, среди ближайшего окружения), падением поперечины как таковой. Причины были всегда различны, воодушевлял сам факт: - Ведь что еще так подымает настроение как неудача ближнего? Бодрящий эффект!

Почивавший открыл глаз, (зрачок расплылся, чуть ли не на всю радужку), закрыл, открыл оба, пообвыкся, осознав,  что торопит события, притворил снова. Повернувшись на бок – хрустнул коленкой, следом – щиколоткой… Глаза раскрылись своей волей.
По бесхитростному, округлому, как блюдо, лицу Михея, вальсировала тремя парами ног, крупная, бодрая  муха. Его чуть разомкнутый рот манил невероятным таинством, теплое, влажное дыхание подавляло в насекомом инстинкт самосохранения. Решительно, потирая лапками друг о друга, она забегала в Михея на несколько мгновений, возвращаясь из него совершенно счастливая, не скрывая перехваченного восторгом  дыхания. Наверняка, задержавшись внутри дольше положенного срока, эмоции разодрали бы в тряпки сердце сладострастницы. Но все хорошее быстро проходит.
-Михей, коленная кочерга, Михей!
Не останавливая тряски, вопрошал Вася.
-Ммм. Чего надо то тебе, не лезь, сейчас, кто просил, иди…
-День весь вышел, а мы как два мешка проса. Аль прирос? Плодоножку к земле пустил?
-Пусть хоть вся неделя выйдет, я человек вольный, хочу, пускаю плод. ножки, хочу, при себе держу. – Досадуя, бубнил он.
-Не серчай, Андреич, дорогой. Ты ж не цыган что б ночку целиком на звезды пялиться?
-Эх, какой сон мармеладный сконфузил.
Они разбежались, словно два человека впервые переступившие закон, не озираясь, без проволочки, каждый в свой угол.
Василий двигался одной моторикой, ведая направление без конкретной цели, мягкими кошачьими лапами пробирался к дому. Путь по задам, предпочтенный наитием -  имел причины: не видеть, не останавливаться, и не дай бог завязать  разговор. Мысли мелькали бесконечным эшелоном, занимая его всецело. В лице читалась отрешенность, со стороны походя на умалишенного или того перечня господ.
Думалось, что один из + жизни в деревни – его размеренный ритм. Произошедшее событие можно, если нужно, осмыслить: - насладиться, огорчиться, ощутить, дать оставить след в себе. Кто бы, что не говорил, толщину жизни обуславливают обыденные события серой рутины, происходящие бес перестану, в отличие от сцен особенных, случающихся редко, как красные дни календаря. Выходит, что нужно обзавестись привычкой выделять «сок» из обыденности, иначе жизнь станет бесконечным томлением и что еще хуже – залом ожидания.
Эти закисшие сентенции набили оскомину,  чуть ли не каждому, однако первая половина о них не помнит, а вторая не руководствуется. Извольте.
РАБОТА ОСНОВНАЯ, работа дочерняя, кредит, халтурка на субботу, отпуск – ремонт, если он есть, а то можно и деньгами взять, (язык на плече); котик/собачка, (глаза из орбит); дача, сад, огород – вместо досуга…. Остановился – помер!
Надежды, утвержденные планы, доделать все начатое, «еще парочку» и на покой, вкушать заслуженный успех. Не так быстро, колея уже выше макушки, самому не выбраться, да и привык, менять сложно, уже не в том возрасте, страшно – а вдруг станет хуже, да и охоты нет. Движение – жизнь! А она все быстрей, успевать все сложней, уже задворки на убыль, механизмы изношены, все чаще пропускают, ноют; что - то не веселит, не манит, не куражет, половины не помнишь и то хорошо. Тянет вздремнуть, всплакнуть, вздохнуть, по причитать, помолчать и меньше общества, минуты/часы/дни одиночества не смущают. Достигнутое -  большей частью страчено. Кто? Когда? Рассеяно, расколото, кем -  то унесено и спрятано, переработано, уже не вернуть - значит нужно снова, да все на месте, а вроде двигался так усердно, ловко, не пойму. Обманули – нет. Вынудили – нет. Меня к этому подвели, аккуратненько так, комар носа не подточит: - ерунда, забудь, не ты один, все так живут, «крутятся». А пока не спать, еще все можно наверстать, преумножить. Нужно больше работать, нет, еще больше, красиво одеваться, кичиться доходом, машиной, что бы она тебя «…водила»
IPHONE 6s, покупаю, быстрее, не вышел? Как? Хочу! Китайский/Советский/Марсианский – не важно, давай.  Что - то… эээ … Не могу ввести ключ активации!!!! Обманули – Суки. 
Унынье – грех. Куплю 6. (все ровно похожи, главное чтоб как у людей). Постоянные вопросы, лаги, отсутствие синхронизации, модные прошивки, учетные записи и прочь, зато как у «всех». Пока терплю, устану - отправлю в люди или маме, а лучше – бабушки: - пусть погрызут кислого антона…
Уже в постельке, с головой под одеялом когда, после всех дрязг, перед самым сном наступает такое сакральное время, когда человек думает о наиболее сокровенном, даже постыдном, строит хрустальные замки – чистые, до самозабвения, от чего внутри щекотно, а душу застилают только что распустившиеся цветы, источающие сладкий нектар – амброзию. В этот миг мечтаешь о том утопичном дне сложения полномочий, когда добился, к чему стремился, о кроткой красавице жене с довеском в виде домика на море, в тишине, и закат, (восход тоже сгодиться). И чем иллюзорней – тем милее стелешь; а сам чуешь чем-то в низу спины, что не быть тому. Чуешь и молчишь, не развиваешь, прячешь ото всех и от себя особо, так как неприятно, а ведь так хочется жить приятно; ради этого все лгут сами себе, и я, я больше всех! Еще секунда… раз… и тебя уже нет.
Проснувшись снова можно тыкать пальцем и им же крутить у веска, указывая на другие мнение, нравы, интересы. Но удовольствие не долго. Слышишь: – Кто-то от тебя чего-то хочет, всегда кто - то чего - то хочет; разное: пустое, глупое, пошлое; ты делаешь: - из  учтивости, любви, уважения, жертвы, страха; потом привычно, без рези, без совести. Исполняешь чужие прихоти с улыбкой, иронизируя над собой – так легче. Дурацкие воли! Дурацкое малодушие. Стакан вискаря на ночь - хлоп.
Времени нет обо всем этом подумать, нет, дела, садомический хоровод, а явно все до истерики и  так нелепо. Просто занят другим. Расслабься, за тебя уже думает кто-то еще, а ты исполняешь, за всем ведь не поспеть, согласен? Ошибочный выбор не дает вторых шансов, он уже завален событиями, происходящими без остановки, ради тебя ни кто не станет останавливать «конвейер», мелко ведешь. Да и самому не с руки, лень, где это видано все с начало и вообще трехпудовая гиря болтается на щиколотке, стыдно признаться: -  Кандалы заклепал лично. Зато руки свободны, ну как свободны – в работе, чужой, разумеется. Нынче, лишь враг себе выполняет работу своими руками. Скоро выйдет весь советский менталитет и пост советский (ложный), на свято место придут просветленные поколения 2.0 и тезис о «работе чужими руками» перестанет быть саркастичным,  окончательно заняв почетное место капиталистической догмы.

Вернемся к насущному.
Что ответить на вопрос: - Где был? – Который непременно будет задан? Рассказать правду – не поверит, ничтожный вариант, кто нынче правде то верит, есть у меня словцо ну да ладно, а моя правда вообще как бред выглядит. (За ней частенько водится). Не поверит. Понафантазирует еще, такого слона слепит, за ней станется, после и свою и чужую вину на себя брать придется и нелепости всякие- совру.
Скажу: - Пьянствовал, валялся в забытье, с Михеем, во! Минуточку, вышло правдивее честного, даже говорить как то совестно такое. Попробую. Ведь ей того и нужно, не сны же вещать, тьфу три раза…
Прикрикнет, запустит чем-нибудь, всплакнет быть может, да и простит, дело то житейское…
Василий ворвался как вьюга в распахнутые сени.
-Ну? И где был цэльный день, кощей? Забор справил?
Ядовито поинтересовалась Лизавета, торопливо зажигая инфернальные огоньки на дне широко поставленных глаз.
-Не бранись, Лизавета Николаевна, я тут Михея повстречал….
Начал заикаться трясущимися губами с непривычки говоря правду.

27-30\05\2015

Теги: Плод любви на обочине дороги – как картинно.