***
- Если бы я был писателем, я бы хотел, чтобы мою писанину можно было взять почитать, когда направляешься в общественный сортир, - сказал Старик, сощурив глаза и присматриваясь к своей кружке. – Берешь совершенно бесплатно, чтобы не было скучно. Сделал дело, понравилось то, что прочёл, и захватило – можешь купить и читать дальше там, где тебе будет удобно. Да хоть у себя в сортире. Не понравилось – отложи, можешь даже всем рассказывать, что это действительно дерьмовая вещь и в туалетах ей и место.
Это были очередные посиделки поздним вечером. Время кухонных разговоров, когда за бутылочкой-другой он припоминал всё, что когда-то хотел сказать, но рядом не было слушателей.
Мало чего изменилось с момента нашего знакомства и моего заселения в меблирашки. Разве, что я сменил пару работ. Да к нам стал захаживать мой приятель Енох Макгинли, с которым мы потрошили рыбу в доках с восьми до пяти.
Вот и сейчас он вошёл, смахивая с плаща капли дождя так яростно, будто пытался сбить огонь с плеч. Присел к столу, внеся в разговор свой вклад – пару бутылок вина.
- Златик, откупорь, давай, - сказал Старик, передавая мне штопор, и продолжил развивать свои мысли вслух. – Наверное, самое худшее в писательстве – это постоянно читать свои же работы, каждый раз думая, что мог бы сделать и лучше. А ведь так не только с писателями. Хотя бы для одного человека ночь полнится сожалениями о том, что всё сложилось так, как сложилось, - он опрокинул стакан залпом и встал, опираясь на трость. Ноги уже не держали его как раньше – это тоже изменилось. – Ещё знаю, что если Том съест Джерри, то детишки будут сожалеть. Я – спать. Не засиживайтесь.

            ***
Проснувшись от головной боли, с которой и засыпал, не мог понять, какое время суток на дворе. Вроде бы ночь. Но машины слишком часто проносятся за окном, что выходит на дорогу.
Отодвинул шторину – давно рассвело. Пора подниматься. Рыба сама себя не разделает.
Успею покурить. Всё равно уже опоздал на пару часов.
Утром в кружке всё время обнаруживались остатки вчерашнего дня. И сегодня не стало исключением.
Забычковав сигарету, я смотрел на соседнюю крышу.
Я - здесь, недовольный водой из кофеварки, тем, что она какая-то горькая. А там – люди ходят по крыше. Без всякой страховки. У них на спинах металлические листы. Я ем вчерашнюю булочку и представляю их летящими. Листы – крылья. Они срываются с крыши и летят куда хотят.  Вряд ли они бы отправились в доки. А у меня выбора нет.
Енох, в отличие от меня, не опоздал. Вообще не припомню, чтоб он опаздывал. Сегодня я получу меньшую дозу отупения от однообразия рабочего дня. Как и меньшую выплату.
Берешь рыбину из одной тележки, вспарываешь, вытаскиваешь внутренности – их в ведро, рыбу – в другую тележку. Тележки больше напоминают большие контейнеры на колёсиках, проложенные целлофаном. Как ведро заполнится – идёшь и вываливаешь потроха в общий сборник отходов. Как заполняется одна тележка – везёшь её к холодильнику. Когда опустеет другая – должен наполнить её массой голов и хвостов. Простоишь ты тут пять минут или пять часов – вонять от тебя будет одинаково.
У выхода к дороге лежал дохлый кот. Может быть, он хотел стянуть рыбку, а его пришибли за это. Лежал дня три. Теперь его нет. Последние дни были сильные дожди, возможно, его смыло внизу на дорогу, и он отправился в последнее путешествие на колесе чьей-то машины.
Надеюсь, смена пройдет быстрее, чем вчера. Каждый день надеюсь. Никогда не срабатывает.

        ***
- Так вот, самая лучшая мысль, которую я слышал – хороших учителей не бывает, - вечер проходил, как обычно: вместо вечернего чая была пара бутылок вина, а вместо радио вещал Старик. – Брехня это всё, что кто-то посторонний сможет тебя чему-то научить. Ты либо идиот, если веришь в это, либо ещё больший идиот, если хочешь верить в это, - он сделал глоток. – Раньше такого отношения не было. Нужно было самому обо всём заботиться. Да я видел, как вздёрнули парня. Он не только заболтался над землёй, с него ещё и ботинок слетел. Думаете, ему помогло то, что кто-то чему-то его учил? Сомневаюсь, - он отпил ещё и сделал паузу, проверив, насколько мы увлеченно мы слушаем. – А сейчас все такие сытые, довольные, наряжаются каждый день. А я не могу понять их праздности. Остаётся злобно смотреть из окна, - Старик подошел к стеклу и шумно вдохнул. – Когда меня забирали аз роддома, мои родители чуть не попали в аварию. Жаль. Быть может, там мне и надо было закончить… - он молча смотрел на улицу.

        ***
Люди, даже те, которых ты хорошо знаешь, со спины иногда кажутся полными незнакомцами. Ты смотришь на человека, вроде бы всё в нем абсолютно понятно и открыто для тебя. Тут он поворачивается спиной, и вмиг будто бы разбиваешься о стену неизвестности. Ты смотришь, смотришь, а твой объект наблюдения потерял все свои привычные свойства. Просто фигура. Не можешь сказать о нём ничего однозначного. И так многое хочется спросить ещё, чтобы всё узнать. И почти всегда на это не хватает времени или просто делаешь слишком много пустого и потом проводишь время в сожалениях.
Сегодня я сижу один за кухонным столом. У меня две банки пива. Я курю и смотрю в окно на дорогу. Мне жаль, что я лучше не узнал Старика.
Мне пришлось сорваться с привычного места и оставить его. Но я оставил его с Енохом. Он надёжный человек. Я бы доверял ему больше, чем себе.
Когда мы прощались, Старик сказал мне: «Не пропадай, сербский болван!»
Я нашёл себе новое жильё и работал охранником в ночную смену. Откровенно говоря, я просто спал вне дома, а мне за это платили. Там был телефон, и я сообщил номер ему.
Однажды ночью раздался звонок: «Златик! Златик, помнишь свои чемоданы, что мы выбросили из окна? Они вернулись. Они снова здесь, у меня под окнами».
Сидишь ты за кухонным столом, спишь на работе, напиваешься в баре, кажется, от чемоданов за тобой не избавиться. Наверное, это из-за них и не всегда удаётся разглядеть человека со спины.

Отредактировано Антон (2013-05-22 18:58:25)